Первые три недели самые трудные.
Я имею в виду период, когда вас еще мучает совесть, что вы не ответили на письмо.
После трех недель вам вдруг становится легко: "Отвечать уже поздно".
Ну, прямо гора с плеч! Это прекрасное мгновение, но, чтобы его достичь,надо обладать мужеством.
Месяц тому назад тетя Мейбл прислала мне галстук. Всем известно, что
женщины вечно покупают не тот галстук, и тетя Мейбл прислала мне
галстук.
Всем известно, что женщины вечно покупают не тот галстук, и тетя Мейбл не является исключением. Однако ответить ей было надо.
- Ты должен написать и поблагодарить за подарок, - говорили мне дома, поглядывая на галстук, лежавший на столе.
- Само собой, - отвечал я беспечно. Желудок мой был наполнен беконом, а душа - благими намерениями. - Сегодня же и отвечу.
В течение четырех дней мне удавалось без особого труда забыть о галстуке, но на пятый мои домашние спросили:
- Ты еще не написал тете Мейбл?
- Нет, - ответил я, - но обязательно напишу.
- Когда?
- Завтра вечером.
Вот тут-то и начались страдания. Галстук тети Мейбл стал буквально
преследовать меня. Я вдруг вспоминал о нем во время работы и обливался
холодным потом: "Я еще не ответил тете Мейбл".
В кино, в самый
разгар любовных сцен, мне вдруг являлся этот галстук. Я сжимал кулаки,
морщился и, запрокинув голову, стонал. Потом, стиснув зубы, забывал о
нем.
Каждый вечер домочадцы безжалостно допытывались:
- Когда ты собираешься ответить тете Мейбл?
- Ты еще не поблагодарил тетю Мейбл за галстук?
- Не забудь. Сегодня, ты должен написать тете Мейбл.
- Прошло уже полмесяца, как тетя Мейбл прислала тебе галстук.
Я начал худеть. Один вид письма, пришедшего вместе со злополучным
галстуком, заставлял меня вздрагивать; при взгляде на любой исписанный
клочок бумаги я чувствовал, как сердце мое замирает по крайней мере на
шесть секунд. Я не мог пройти мимо магазина галстуков, чтобы в окне его
мне не почудилось глядящее с укором лицо тети Мейбл.
Иногда, сидя в трамвае, я вытаскивал из кармана ее письмо. "Завтра, - бормотал я несвязно, - завтра я на него отвечу".
На третью неделю в моем состоянии появились признаки улучшения.
Домочадцы
прониклись ко мне презрением и перестали меня упрекать, и я мог
спокойно думать о том, что должен ответить тете Мейбл. Я снова
почувствовал интерес к друзьям и даже обсуждал с Джорджем галстуки, не
вспоминая при этом о тете Мейбл.
На четвертую неделю я обрел свою
прирожденную веселость и уже не терзался при виде письма, а смотрел на
него как на что-то относящееся к далекому прошлому.
"Она сама уже успела о нем забыть", - уверял я себя.
Те, кому доводилось испытывать подобные чувства, могут себе
представить, с каким удовольствием повторял я про себя эти простые
слова.
Сегодня я разорвал письмо и теперь с нетерпением жду нового подарка от тети Мейбл. Вот тогда, наверное, отвечу.